Мой самый лучший на свете ребенок очень любит сказки и всевозможную колесную технику, но не очень любит нотации. Поэтому мы с женой решили использовать сказки про колесную технику для того, чтобы закреплять разные правила поведения, которые не очень хорошо закреплялись с помощью нотаций.

Выкладываю в блог в порядке обмена премудростями. Художественной ценности не ищите (:

Сказка про автобус

В одном большом городе жили-были Папа-автобус, Мама-автобус и их маленький сыночек Автобусик. Мама и Папа ходили на работу. Работа у них была очень важная: они помогали взрослым и детям добираться туда, куда им было нужно. Целый день они возили людей по городу: и на работу, и в детский сад, и в школу, и в магазин, и к дедушке с бабушкой в гости. А Автобусик был еще маленький, поэтому на работу он не ходил, а ходил он детский сад, читал книжки, играл в игрушки и гулял на улице.

И вот однажды пошел Автобусик гулять и повстречал маленького белого Котенка.

Ты кто? - спросил у него Котенок.

Я маленький автобус, - сказал Автобусик. - Я вырасту и стану большим настоящим автобусом.

Вот здорово! - сказал Котенок. - Если ты автобус, отвези меня, пожалуйста, домой. А то я много гулял, бегал, прыгал и у меня устали лапки.

Автобусик задумался:

Вообще-то моя мама говорит, что я пока еще слишком мал, чтобы возить пассажиров - они в меня не поместятся, - сказал он.

Ну и что, - ответил Котенок, - я ведь тоже пока мал. Давай попробуем.

Давай попробуем, - согласился Автобусик и открыл дверь. Котенок зашел внутрь, сел на сиденье и замечательно поместился.

Хорошо, - сказал Автобусик, - расскажи теперь, как добраться до твоего дома?

Тут Котенок погрустнел и сказал:

А я не знаю, как доехать до моего дома, я заблудился... Понимаешь, я бегал, прыгал, гонялся за бабочками, ловил жуков, и вот забрел в какой-то совсем незнакомый район и не знаю, как попасть домой.

Не расстраивайся, - сказал Автобусик, - мы обязательно найдем твой дом. Как он выглядит?

Он такой высокий, белый и с красной крышей.

И они поехали искать высокий белый дом с красной крышей. Долго-долго ездили они по городу, по разным улицам и улочкам, площадям и бульварам, но никак не могли найти дом Котенка - ведь город был очень большой, а Автобусик - очень маленький. Так они блуждали, пока не повстречали Щенка. Он посмотрел на них и сказал:

По-моему, вы что-то ищете. А если что-то не можешь найти, надо попросить помощи у собаки. Собаки лучше всех умеют всё находить!

Мы ищем дом Котенка, - ответил Автобусик, - он высокий, белый и с красной крышей.

Всего-то?! - засмеялся Щенок. - Я знаю этот дом - он на берегу речки стоит.

Точно-точно! - закричал Котенок. - Из окна моего дома видно речку.

Я могу вас проводить, - сказал Щенок. - Давайте я побегу вперед, а вы езжайте за мной.

Погоди, - сказал Автобусик, - пожалуйста, когда будешь бежать, будь очень аккуратным, беги только по тротуару и ни в коем случае не выбегай на дорогу - ты же знаешь, что там ездят машины и это очень опасно!

Хорошо, - сказал Щенок и побежал вперед. Он бежал очень аккуратно, только по тротуару и не выбегал на дорогу, где ездят машины. А когда он один раз убежал слишком далеко и Автобусик с Котенком отстали, он остановился и ждал, пока они его не догнали. И вот так довольно быстро они нашли дом Котенка - высокий белый дом с красной крышей, который стоял на берегу речки.

Ура! - закричал Котенок. - Вот он, мой дом! Спасибо вам большое, я побегу скорее домой, а то меня там ждут мама и папа.

И Котенок попрощался с Автобусиком и Щенком и побежал домой. Там он поужинал и лег спать в свою кроватку.

Автобусик тоже поехал домой. Дома он рассказал маме и папе, что с ним приключилось, и они его очень хвалили:

Ты молодец, Автобусик, что помог Котенку. Мы уверены, ты будешь очень хорошим автобусом, когда вырастешь.

Потом Автобусик поужинал, помылся и лег спать в свою кроватку. И видел очень хорошие сны.

Сказка про грузовик

Жил да был на свете Грузовик. Он очень любил чистоту и был очень красивый. У него были большие черные колеса с резиновыми шинами, и синяя кабина, и большой красный кузов. Однажды его попросили отвезти ребятам в деревню зонтики, резиновые сапожки, новые калошки, теплые курточки и штанишки - ведь уже наступила осень, стало холодно и пошли дожди.

Грузовик встал рано утром, умылся, позавтракал, собрался и поехал. Сначала он ехал по широкой асфальтовой дороге и весело шуршал своими резиновыми шинами, а потом дорога свернула в лес, асфальт кончился, и Грузовик поехал дальше по грунтовой дороге. Ехал он ехал, пока не увидел на дороге лужу. Лужа была очень большая и ужасно грязная. Грузовик задумался:

Что же мне делать? Если я поеду через лужу, я весь перепачкаюсь, у меня будут грязные колеса, и грязная кабина и грязный кузов. И тогда все скажут: "Ай-ай-ай, какой грязный грузовик! Почему же он так неаккуратно ехал? Как же он так перепачкался?" А если я не поеду и вернусь домой, то кто же привезет ребятам зонтики, резиновые сапожки, новые калошки, теплые курточки и штанишки? Ведь уже осень, без этих нужных вещей ребята замерзнут и промокнут!

А потом Грузовик вспомнил, что говорила ему его мама, когда он был маленький: "Грузовичок, не надо лезть в лужу. Лужу можно объехать или обойти. Посмотри внимательно, нет ли рядом сухой дорожки?"

И Грузовик внимательно посмотрел, и увидел, что рядом с лужей есть узенькая, но чистая и сухая дорожка. И он аккуратно объехал лужу, совсем не запачкался и скорее поехал дальше.

Когда Грузовик приехал, все взрослые и дети выбежали его встречать. Все очень радовались и хвалили Грузовика:

Посмотрите, какой молодец этот Грузовик, сколько всяких нужных и важных вещей он нам привез! И посмотрите, какой он красивый и чистый, какие у него аккуратные колеса, и кабина, и кузов! Это просто замечательный Грузовик!

Грузовик выгрузил все, что привез, и поехал обратно. По дороге он снова видел лужу - и опять аккуратно объехал ее и не запачкался. Но когда он добрался до дома, то на всякий случай пошел и помылся - ведь на улице можно случайно запачкаться так, что даже и не заметишь сначала. А потом Грузовик поужинал и лег спать в свою кроватку. И очень быстро уснул.

Нет, я все понимаю, конечно, так не бывает, но понимаю и другое – будешь настаивать, и тебе кранты. Поэтому настаивать не следует, надо принимать реальность такой, какова она есть, каким бы идиотизмом это ни выглядело.

Все! Мне край надо улететь с утра. Край! Любыми средствами! И я не хочу думать о том, что может случиться, если события выйдут из-под контроля. Карантин? Да запросто введут, причем запрет на перелеты станет первым шагом. Не хочу, мне к жене и детям надо. В Москву. Домой. В МОЙ дом, потому что этот, где я сейчас, не мой.

Там у нас дом как крепость. Там вокруг все свои. Там своя территория, в конце концов. В доме в Москве есть оружие. Два дробовика и патронов штук триста или даже больше, точно не помню, но я регулярно пополнял запас. А Володя сегодня… черт, звонить пора!

Маша ответила после второго гудка.

– Любимая! Это я. Как вы?

– Мы нормально. Но по телевизору такое передают…

– Здесь тоже началось, – сказал я в ответ. – Боюсь, как бы не объявили карантин. Похоже на эпидемию.

– Что за эпидемия, если трупы встают? – удивилась она. – Это же конец света. Уже вся Москва знает, что происходит.

– Нет, это не конец света, это эпидемия, – ответил я. – И с ней справятся. С эпидемиями всегда справляются, даже во всяких Африках, а ты не в Африке, и я сейчас тоже не в Африке.

– Не похоже. Я звонила Ленке и Марине. – Это она перечислила своих лучших подруг. – Они говорят, что в городе страшно находиться, там стреляют и на улице трупы попадаются, так и лежат на дороге, где их убили. Они обе видели ходячих мертвяков своими глазами. В городе паника начинается, много погибших.

– Вы не в городе, – чуть успокаивающим тоном сказал я. – А я к вам приеду. Дождитесь меня, никуда не выходите из дома. Он у нас лучше всякой крепости.

Это верно. Строились мы не как в Америке, из картона и деревянных реек. Стены в три кирпича, могучие решетки на обоих этажах, сейфовые двери с распорками во все стороны – знаем, где живем. В такой ОМОН не вломится запросто, со всеми приданными средствами, не то что зомби. Главное, чтобы воды и еды хватало. Об этом я и заговорил.

– И как ты приедешь, если объявят карантин? – Голос у нее дрогнул – кажется, может заплакать.

– Ты меня не знаешь? – намеренно удивился я. – Я хоть раз в жизни в таком обманывал? Если сказал, что приеду, то приеду, пусть карантин, пусть война, пусть что угодно.

Она прерывисто вздохнула, в трубке зашуршало.

– Милая… – окликнул я ее. – Золотая моя, слушай внимательно. Слушаешь?

– Записать сможешь?

– Смогу. Уже пишу.

Ага, вот она где сидит – в библиотеке, за моим письменным столом, если ручка с бумагой под рукой. Пускай делом займется, это ее отвлечет.

– Пиши. Как можно больше продуктов вам надо. Сколько получится купить, на все деньги, таких, что можно долго хранить. Сама не езди, на тебе дети – пусть скатается Володя. Он в армии служил, стрелять должен уметь.

– Я сама съезжу, мне не трудно, – чуть возмутилась она.

Это мы самостоятельные и самые смелые. Нет, я не смеюсь, но иногда проявляются эти качества не вовремя.

– Не вздумай! – надавил я. – У вас двое детей и беременная. Вдвоем из дома ни шагу никуда. Понятно? Никуда! Даже во двор! Обещай мне!

Тут надо сразу в атаку – упрямая она до жути. Если не сумею убедить – так и поедет в магазин.

– Отлично. Ему нужно оружие, и тебе тоже. Доставайте наши стволы из сейфа. Себе возьми «Эф-Эн», который самозарядный, ты с ним хорошо справлялась. Потренируйся, убедись, что ничего не забыла. Держи поближе к себе, но подальше от детей. Запоминаешь?

– Пусть всегда будет заряжено, и прицепи на приклад пластиковый патронташ, он тоже в сейфе лежит. И пусть в нем всегда будут запасные патроны.

– А как его цеплять? – озадачилась она.

– М-м… брата попроси, он сразу сообразит, – ответил я. – «Помпу» отдай ему, и тоже пусть держит поблизости и всегда заряженным. Поедет за продуктами – пусть берет с собой. Боится милиции – плевать, просто спрячет, но так, чтобы под рукой было, и больше без оружия ни шагу. Поняла?

– А ты как там?

– Тут стволов полно, и все легально, не проблема, – приврал я. – Уже все в порядке.

Она в такие мелочи влезать не будет. Есть, значит, есть, о чем еще говорить?

– Хорошо. Что еще?

– Вода и генератор. Пусть Володя посмотрит, что там с соляркой. Вроде бы полный бак, да и в сарайчике под крыльцом полная бочка. Ее неплохо бы затащить в дом.

– Зачем? – удивилась Маша. – Она же тяжеленная!

– Затем, что лучше будет не выходить на улицу вообще.

– Как «вообще»? – удивилась она.

– Так. Буквально. Ты понимаешь, что мертвяки могут оказаться возле вас в любую минуту? А не мертвяки, так кто-то другой. Пока все не уляжется, лучше сидеть в доме.

– Думаешь?

Странно, но такую возможность она не рассматривала, судя по всему.

– Уверен, – спокойно ответил я. – Поэтому после поездки за продуктами из дома не выходить. По возможности – вообще. Заприте калитку и ворота на замок, чтобы случайные люди или твари не забрели. Дрова из сарая надо все перетаскать в дом. Трудно, понимаю, но надо. Это камин, отопление и даже свет на случай чего.

Неплохо (в юмористической форме, но по фактуре верно) про историю песни и её автора написал Джон Шемякин:
Несовершеннолетняя Елизавета Генриховна разучила для сумасбродного дедушки свово сей чаруюсчий невообразимым очарованием гимн. Всё, что делает Генриховна для меня, направлено на извлечение из рыдающего меня посильных благ и прощений всего. Я сентиментален. И в этом состоянии беззащитен, мил и неожиданно для всех щедр.
Рыдал при исполнении искренне. В первую очередь из-за того, что никогда не расскажу внученьке про то, что романс сей написан Марией Яковлевной Пуаре, актрисой водевильного направления и невообразимой силы предприимчивости.
Их две такие мастерицы промысловой первой и настоящей любви были на столице в те года: Маша Пуаре и Мотя Кшесинская. Маша Пуаре и написала про «ехала домой…», опираясь на рассказ Матильды Кшесинской про удачное первое рандеву с неким молодым человеком по имени Николай Александрович Романов. После рандеву в Петергофе, стало быть, Кшесинская едет утречком домой и полна самых радужных надежд и на то, и на другое тоже. Смотрят на неё с лаской и участием всякие препозднившиеся камергеры. Восторг неописуемый в эмпиреях. Под благосклонными державными взорами балерина прямо в вагоне засыпает от нежности. Надежды гениальной балерины оправдались полностью. Всё так невообразимо удачно! А Мария Пуаре создала отчёт-гимн романтике по этому случаю. Послушайте романс ещё раз. Видите, как он заиграл новыми красками жизни и бескорыстной девичьей любви?
Глядя на подружку, Маша Пуаре, которой приходилось выступать под творческим псевдонимом Марусина (кто б в столице в ту пору ходил на выступления человека по фамилии Пуаре?), тоже как-то подсобралась и вышла замуж за графа Орлова-Давыдова Алексея Анатольевича. В 1914 году. У графа было кое-какое имущество, скромно оцененное в 17 миллионов рубликов, плюс домик на Английской набережной. Плюс жалование церемониймейстера императорского. Плюс доверчив был граф. Увлекался тайными учениями и считал себя посвященным мудрецом.
Выходила Маша Марусина за Орлова-Давыдова в глубоко «интересном положении». Родила ребёночка. Мальчугана, малютку-графа Орлова-Давыдова, наследника династии.
Через год выяснилось, что забеременеть Мария Пуаре никак не могла из-за некоторых обстоятельств артистической молодости, а ребёнка купила «по некоему объявлению у акушерки N.». За триста пятьдесят рублей. Ну пятьдесят лет актрисе. Какие тут вопросы?
Скандал, суд, развод, потом революция. Граф окончательно уйдёт в оккультизм. Мария от советской власти пенсию получила. Питание выдавали: повидло, крупы, животные жиры.
Лиза, пой дедушке песню. Дедушка циничен как хорёк, но тебя обожает.

Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

Одесса - особенный город. Об уникальном юморе и знаменитом сленге его жителей складывают легенды, пишут книги и снимают фильмы. Общение одесситов - это отдельная история: в нем сочетается искренняя заботливость с сарказмом чистой воды.

сайт считает, что у жителей этого неповторимой красоты города можно поучиться ироничному отношению к жизни и к самим себе.

• - Фима, дорогой зять, убей муху, они переносят заразу!
  - Мама, угомонитесь, она вас не поднимет.
• - Сема, ты таки хочешь чаю?
  - Да!
  - Так встань и завари!
  - Тогда не хочу!
  - Так лежи и не ври!
• Одесса, Привоз. По рядам ходит мужчина с бумажкой.
  - Мужчина, вы забыли купить лук!
  - Но у меня лук не записан.
  - Так идите я вам допишу!

• - Моя Люся вечно ноет: «Мине нечего носить, мине нечего носить!»
  - Ой, Фима! Я тебя умоляю! Дай ей мешок картошки, и пускай себе носит!
• - Сара, я же просил тебя погладить мой пиджак!
  - Так я погладила.
  - Неправда! 100 долларов как лежали во внутреннем кармане, так и лежат!
• В одесской поликлинике:
  - Пломбу будем ставить бесплатно или так, чтобы держалась?
• Приезжий спрашивает у одессита:
  - Так где же ваша Дерибасовская?
  - Так вам же еще ехать на троллейбусе семь остановок! - отвечает одессит.
  - Что вы говорите?! - возмущается приезжий. - Я ехал на троллейбусе, и мне сказали, что нужно выходить.
  - А вы, когда ехали, сидели или стояли?

• - Фима, давай купим наконец шторы, иначе этот швицер из дома напротив увидит меня голой...
  - Ой, Фира, не морочь голову. Если он увидит тебя голой, он сам купит себе шторы!
• - Мадам! Когда вы улыбаетесь, я жутко хочу пригласить вас к себе.
  - О-о-о... Вы такой донжуан?!
  - Я вас умоляю! Я шикарный стоматолог...
• - Мадам Фигнер, а что это вы сегодня так мало кушаете?
  - Берегу фигуру!
  - Ой! Чтобы сберечь вашу фигуру - надо кушать, кушать и кушать!

• Муж и жена:
  - Ты куда?
  - В магазин.
  - Деньги взяла?
  - Взяла.
  - Смотри не трать!
• Рабинович пришел с работы без настроения, но жена тут же поделилась с ним плохим...
• - Абрам, можно я воспользуюсь твоей газонокосилкой?
  - Да, Мойша, но только в пределах моего участка...
• - Изя, когда мы поженимся, я буду делить с тобой все твои тревоги и заботы...
  - Но, Сарочка, у меня таки нет никаких тревог и забот!
  - Я же говорю - когда мы поженимся.

• - Вы возьмите еще кусочек мяса.
  - Спасибо, я уже съел два кусочка.
  - Вообще-то четыpе... Да вы кушайте, кто же считает!
• - Здрасьте, тетя Циля. А Изя дома?
  - Изя кушает. А ты, может, тоже хочешь кушать?
  - Хочу.
  - Так иди домой, покушай!
• Врач говорит больному:
  - Вам нельзя пить, курить, увлекаться случайным сексом, играть в карты... Больной:
  - Доктор, скажите честно: тут уже была моя Софочка?

I

В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и, подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который по мере приближения к Москве приходил все более и более в нетерпение. «Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» — думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву. — Денисов, приехали! — спит, — говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался. — Вот он угол-перекресток, где Захар-извозчик стоит; вот он и Захар, все та же лошадь! Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну! — К какому дому-то? — спросил ямщик. — Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, — говорил Ростов, — ведь это наш дом! — Денисов! Денисов! Сейчас приедем. Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил. — Дмитрий, — обратился Ростов к лакею на облучке. — Ведь это у нас огонь? — Так точно-с, и у папеньки в кабинете светится. — Еще не ложились? А? как ты думаешь? — Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, — прибавил Ростов, ощупывая новые усы. — Ну же, пошел, — кричал он ямщику. — Да проснись же, Вася, — обращался он к Денисову, который опять опустил голову. — Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! — закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом так же стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» — подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым покривившимся ступеням. Все та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча. Старик Михайло спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно-испуганное. — Батюшки-светы! Граф молодой! — вскрикнул он, узнав молодого барина. — Что ж это? Голубчик мой! — И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но, видно, опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина. — Здоровы? — спросил Ростов, выдергивая у него свою руку. — Слава Богу! Все слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство! — Все совсем благополучно? — Слава Богу, слава Богу! Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную большую залу. Все то же — те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто-то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что-то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их — это он помнил. — А я-то, не знал... Николушка... друг мой, Коля! — Вот он... наш-то... Переменился! Нет! Свечи! Чаю! — Да меня-то поцелуй! — Душенька... а меня-то. Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф обнимали его; люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали. Петя повис на его ногах. — А меня-то! — кричал он. Наташа, после того как она, пригнув его к себе, расцеловала все его лицо, отскочила от него и, держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала. Со всех сторон были блестящие слезами радости любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя. Соня, красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже шестнадцать лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но все еще ждал и искал кого-то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери. Но это была она, в новом, незнакомом еще ему, сшитом, верно, без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь, рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза. — Василий Денисов, дг"уг вашего сына, — сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него. — Милости прошу. Знаю, знаю, — сказал граф, целуя и обнимая Денисова. — Николушка писал... Наташа, Вера, вот он, Денисов. Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую черноусую фигурку Денисова и окружили его. — Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и, взяв руку Наташи, поцеловал ее. Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки. Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд и не спускали с него восторженно-влюбленных глаз. Брат и сестры спорили, и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку. Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он все ждал чего-то еще, и еще, и еще. На другое утро приезжие с дороги спали до десятого часа. В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами. — Гей, Г"ишка, тг"убку! — крикнул хриплый голос Васьки Денисова. — Г"остов, вставай! Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки. — А что, поздно? — Поздно, десятый час, — отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шепот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что-то голубое, ленты, черные волосы и веселые лица. Это были Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли. — Николенька, вставай! — опять послышался голос Наташи у двери. — Сейчас! В это время Петя в первой комнате, увидав и схватив сабли и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики при виде воинственного старшего брата, забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь. — Это твоя сабля? — закричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех. — Николенька, выходи в халате, — проговорил голос Наташи. — Это твоя сабля? — спросил Петя. — Или это ваша? — с подобострастным уважением обратился он к усатому черному Денисову. Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог со шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях — свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, что было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом. — Ах, как хорошо, отлично! — приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием этих жарких лучей любви Наташи, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская и чистая улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома. — Нет, послушай, — сказала она, — ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. — Она тронула его усы. — Мне хочется знать, какие вы, мужчины? Такие ли, как мы? — Нет. Отчего Соня убежала? — спрашивал Ростов. — Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней — ты или вы? — Как случится, — сказал Ростов. — Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу. — Да что же? — Ну, я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу за нее. Вот посмотри. — Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями), красную метину. — Это я сожгла, чтобы показать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала. Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно-оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот своей семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бессмыслицей: он понимал и не удивлялся этому. — Так что же? — только спросил он. — Ну, так дружны, так дружны! Это что, глупости — линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого любит, так навсегда. Я этого не понимаю. Я забуду сейчас. — Ну так что же? — Да, так она любит меня и тебя. — Наташа вдруг покраснела. — Ну, ты помнишь, перед отъездом... Так она говорит, что ты это все забудь... Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, отлично и благородно! Да, да? очень благородно? да? — спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами. Ростов задумался. — Я ни в чем не беру назад своего слова, — сказал он. — И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия? — Нет, нет, — закричала Наташа. — Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь — считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты все-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то. Ростов видел, что все это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная шестнадцатилетняя девочка, очевидно, страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее и не жениться даже, думал Ростов, но не теперь. Теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали, — подумал он, — надо оставаться свободным». — Ну и прекрасно, — сказал он, — после поговорим. Ах, как я тебе рад! — прибавил он. — Ну, а что же ты, Борису не изменила? — спросил брат. — Вот глупости! — смеясь, крикнула Наташа. — Ни о нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу. — Вот как! Так ты что же? — Я? — переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. — Ты видел Duport"a? — Нет. — Знаменитого Дюпора, танцовщика, не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. — Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов. — Ведь стою? ведь вот! — говорила она; но не удержалась на цыпочках. — Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори. Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. Нет, ведь хорошо? — все говорила она. — Хорошо. За Бориса уже не хочешь выходить замуж? Наташа вспыхнула. — Я не хочу ни за кого замуж идти. Я ему то же самое скажу, когда увижу. — Вот как! — сказал Ростов. — Ну да, это все пустяки, — продолжала болтать Наташа. — А что, Денисов хороший? — спросила она. — Хороший. — Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов? — Отчего страшный? — спросил Nicolas. — Нет, Васька славный. — Ты его Васькой зовешь?.. Странно. А что, он очень хорош? — Очень хорош. — Ну, приходи поскорее чай пить. Все вместе. И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые пятнадцатилетние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче он чувствовал, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощенья за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании, и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что, так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее. — Как, однако, странно, — сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, — что Соня с Николенькой теперь встретились на «вы» и как чужие. — Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но, как и от большей части ее замечаний, всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он бывал в сражениях, и таким любезным с дамами кавалером, каким Ростов никак не ожидал его видеть.

---